Лесков с горечью писал о вынужденной изоляции, в которой находились епископы в его время. А что же сказать о нынешних временах, когда изоляция эта стократно усилилась? Да к тому же она сопровождается двойственностью положения: с одной стороны — почитание верующего народа и подобострастие духовенства, а с другой — равнодушие, а то и враждебность со стороны нецерковных сограждан, которые составляют подавляющее большинство.
Не без "страха и трепета" я приступаю к изображению тех, "кто дух воздымает в превыспренные". И тут единственное мое преимущество перед великим предшественником (наличие священного сана) решительно превращается в свою противоположность. Как сказал мой любимый поэт, современник Лескова —
Ходить бывает склизко
По камешкам иным...
И все же, преодолевая "страх и трепет", начну эту главу со старинного народного анекдота. Как на некое косвенное оправдание своей фривольности, сошлюсь на то, что один из самых видных наших иерархов — Митрополит Ленинградский Никодим (Ротов) анекдот этот весьма ценил и частенько рассказывал.
Итак, преддверие Рая. Тут толпятся души многочисленных праведников, которых не весьма спешно туда пропускают. И вдруг слышится благолепное пение, к вратам приближается торжественная процессия — на пышном одре в Рай несут почившего архиерея...
Некий простолюдин, которому вместе со всею толпою приходится посторониться, в сердцах говорит Апостолу Петру:
— И у вас тут справедливости нет... Как архиереям на земле почет, так и тут их вносят без всякой очереди...
— Знал бы, что говоришь, — отвечает ему Апостол. — Из вашего брата каждый второй в Рай попадает, а из них — один на тысячу...
Некий архипастырь был назначен на новую кафедру. Первая служба его в соборе была всенощная. И, как на зло, клирики вышли встречать нового Владыку несколько позже того момента, когда он прибыл. Архиерей вошел в Алтарь в раздраженном состоянии и немедленно приказал всем от настоятеля и до последнего пономаря выйти на солею и сделать по двадцать земных поклонов. Те повиновались...
Молящиеся, увидев, что духовенство бьет земные поклоны, тоже принялись всей церковью кланяться... Когда исполнилось требуемое число, клирики вернулись в Алтарь, а прихожане все продолжали кланяться, да так, что остановить их не было никакой возможности, и всенощная началась с опозданием чуть ли не в полчаса.
Мне рассказывали, что в пятидесятых годах в городе Запорожье был весьма строгий Владыка по имени Андрей. Тогда на Украине все священнослужители ходили только в рясах. И вот в Запорожье произошел такой забавный случай. Некий священник, идучи по улице в рясе и с крестом, нос к носу столкнулся со своим Владыкой, который, как на зло, шел в гражданском костюме. Батюшка на мгновение растерялся — подходить ли в таком случае под благословение?.. Чтобы замять неловкость, архиерей сам поспешно схватил его за руку и сказал:
— Здравствуйте, отец Василий.
Наблюдавший эту сцену горожанин сделал ему замечание:
— Как не стыдно? Старый человек, а батюшку, как положено, поприветствовать не можешь — взял бы благословение!..
Некий Митрополит при посещении прихода обнаружил у батюшки в Алтаре одиннадцать камилавок — всех цветов. (Обычно этот бархатный головной убор бывает лилового, синего или красного цвета.) А тут — такое многообразие. Владыка полюбовался камилавками и, указавши на белую, распорядился:
— В этой не служи.
(Ибо белая камилавка весьма напоминает митрополичий клобук.)
Вот рассказ покойного Тверского Митрополита Алексия. На Пасхальной седмице ему довелось служить в небольшом сельском храме. Его облачили, и он восседал посреди церкви на возвышении. Псаломщик в это время должен был петь пасхальные часы, которые начинаются с тропаря "Христос воскресе из мертвых..." Однако же пение не начиналось, тогда Владыка со своего места решился подсказать псаломщику первые слова и, глядя на него, потихоньку запел:
— Христос воскресе...
Псаломщик не понял, что это подсказка, и громко, на весь храм ответил архиерею:
— Воистину воскресе!
Некий архиерей погожим летним утром ехал по пределам своей епархии. Издали он увидел сельский храм и приказал шоферу свернуть. Церковь оказалась открытой, там стоял гроб, а священник совершал заупокойную литургию. Владыка вошел в Алтарь, благословил настоятеля и стал дожидаться окончания службы. При этом он с удивлением заметил, что по случаю жаркой погоды батюшка служил в резиновых пляжных тапочках, т.н. "вьетнамках". Когда литургия отошла, архиерей сделал по этому поводу замечание. Находчивый клирик отвечал так:
— Владыка, а я сколько икон и картин помню, всегда у Спасителя и у апостолов пальчики на ногах видно...
Секретарь епископа одной отдаленной епархии рассказывал, как он со своим Владыкой посещал некий сельский приход. Телеграмма об их приезде, как видно, не дошла. Выйдя из машины, архиерей со своей свитой обнаружил запертый храм. После чего все направились к церковному дому, который тоже был заперт, но изнутри. Стучались довольно долго... Наконец, послышались шаги босых ног по дощатому полу. Дверь распахнулась, и в проеме появилась фигура батюшки в одних трусах. Спросонья он некоторое время с удивлением глядел на прибывших... Когда же он сообразил, кто перед ним стоит, глаза его округлились и он истошным голосом завопил:
— Машка!.. Тревога!.. Архиерей приехал!..
Вообще же архиерейское богослужение, когда есть хороший протодиакон, когда слаженно поет хор, само по себе весьма впечатляет. Недаром предание гласит, что послы Святого князя Владимира, побывавши на богослужении в константинопольском храме Софии, не могли после этого опомниться. Если принять это за истинное происшествие, то можно утверждать, что русские предпочли Православие, именно восточный обряд — за красоту.
Сейчас торжественность и стройность — увы! — идет на убыль, но в монастырях и в некоторых соборах все еще можно увидеть архиерейскую службу во всем блеске и великолепии. Не перевелись еще и своеобразные церковные эстеты. Один из них, помнится, говорит другому во время каждения на литургии:
— Чувствуешь, как запах этого ладана подходит к мелодии этой "херувимской"?..
Однако же вернемся к теме "и даждь". Это "и даждь" относится к весьма старинной русской традиции. Во времена, когда я еще не был знаком с реальной жизнью приходов и епархий, я по наивности спросил одного батюшку:
— А все ли архиереи, служа на приходах, "берут"?
Батюшка мой призадумался, улыбнулся и сказал:
— Ну, может быть, Святитель Иоасаф Белгородский не брал...
Читатель, не суди строго архиереев за то, что они соблюдают старинную традицию "и даждь"... У епископов наших жизнь совсем особенная. Я, например, знаю Владыку, который каждому из своих ставленников за свой собственный счет шьет подрясник. Покойный Митрополит Иоанн в Ярославле всем своим прислужникам давал деньги на свадьбу...
Вот вполне достоверная история из недавнего времени. В некоей епархии неподалеку от Москвы был лютый уполномоченный совета по делам религий. Он не скрывал своего враждебного отношения к Церкви и не позволял епископу ни рукополагать новых клириков, ни совершать необходимые перемещения, словом, всячески мешал и чинил препятствия.
Но в эту самую епархию был назначен новый архиерей — весьма разумный, обходительный и дипломатичный. Новый Владыка сразу оценил обстановку и предложил строгому уполномоченному совершить совместную поездку по городам епархии. Тот согласился.
В одном месте духовенство приняло их весьма гостеприимно, в другом, в третьем... Обеды с коньяком, чаепития... Словом, к концу поездки уполномоченный утратил свою суровость и вернулся в областной центр куда более сговорчивым. А тут, как нарочно, дали ему новую квартиру, и Владыка предложил отделать ее за счет епархиальных средств. Положили дубовый паркет, наклеили заграничные обои... И через несколько месяцев архиерей делал в епархии все, что хотел, — никаких препятствий со стороны уполномоченного не было.
Вообще же, рассказывают, Владыка Антоний (Храповицкий) был весьма остер на язык. Как-то спросили его мнения по поводу сомнительной с православной точки зрения книги о. Павла Флоренского "Столп и утверждение Истины". Митрополит ответствовал словами 103 псалма:
— Сие море великое и пространное, тамо гади, ихже несть числа...
Во время гражданской войны, будучи в Крыму, Владыка Антоний посетил генерала Врангеля. (Тут надобно заметить, что в те далекие времена митрополитов, т.е. таких архиереев, которые носят белый клобук, можно было бы перечесть по пальцам одной руки.)
Адъютант главнокомандующего был, как видно, не семи пядей во лбу, а потому почтительно осведомился у прибывшего иерарха:
— Как прикажете доложить?
— Скажи генералу, — невозмутимо отвечал Митрополит, — пришла Марь Иванна в белой шляпке...
Самыми бедными епархиями на территории страны по праву считаются прибалтийские. Церквей открытых там много, ибо гонений двадцатых и тридцатых годов не было, но православных среди местного населения весьма мало. Литовцев и латышей православных почти нет, есть какое-то число только среди эстонцев. Однако же о них выразительно отозвался один русский священник, долгие годы служивший в Таллинской епархии:
— Протестанты восточного обряда.
После архиерейского служения на приходе обыкновенно бывает для гостей обед. Если епископ по характеру живой и нечванливый, обед может проходить и весьма оживленно. Рассказывали мне об одном курьезном случае за подобной трапезой. Когда уже выпили за здоровье Владыки, один из батюшек, отличавшийся непосредственностью, вдруг сказал:
— Давайте выпьем за мою матушку... Очень я ее люблю...
Непосредственность клириков может простираться и много далее. Мне рассказывали, как архиерей обедал у одного священнослужителя, человека довольно молодого, отца двоих детей. Владыка в шутливом тоне заговорил с хозяином на ту тему, что у них с матушкой могут быть и еще дети. Хозяин встал из-за стола, приблизился к архиерею, сложил руки лодочкой и совершенно серьезно сказал:
— Благословите зачать...
И тут уж Владыка не знал, куда деваться...
А вот довольно известный анекдот, связанный с приемом архиерея. Некие клирики угощали своего Владыку обедом. Но при этом им кто-то дал знать, что епископ в рот не берет спиртного и терпеть не может пьющих. Тогда батюшки решились на такую хитрость. На скатерть не было поставлено ни одной бутылки, все они поместились под столом таким образом, чтобы обедающие могли потихоньку наливать себе в стаканы.
И вот архиерей появился у накрытого стола. Он сразу же все заметил, но в первые минуты виду не подал. Клирики пропели "Отче наш" и, как полагается в таких случаях, — "Преосвященнейший Владыка, благослови".
— Христе Боже, благослови ястие, — с этими словами архиерей широким жестом перекрестил накрытый стол.
Тут он сделал паузу, левой рукой приподнял край скатерти, а правой благословил пространство под нею и закончил:
— ...и питие рабом Твоим...
А вот история более реалистическая. Некий епископ со своим протодиаконом пришел на обед к одному из священников. Уселись за стол. Батюшка с подобострастием произносит:
— Владыка, благословите по первой...
Выпили, закусили...
Хозяин снова наполнил рюмки.
— Владыка,благословите по второй...
Еще раз выпили.
Батюшка опять:
— Владыка, благословите по третьей...
Тут епископ посмотрел на протодиакона и говорит:
— Пойдем отсюда, отец. Здесь — считают.
Некий правящий архиерей во время обеда в назидание своим клирикам прочел подлинное письмо, полученное им с одного из приходов:
"Дорогой владыка! Сейчас идет Петровский пост, а у нашего батюшки по бороде течет мороженое. Что нам делать?"
(Я на свой вкус ответил бы так: "Прежде всего вытереть батюшке бороду".)
Вот дословная цитата еще из одного письма, которое получил в недавнее время правящий архиерей:
"Дорогой Владыка! Наш батюшка все время удит рыбу. Мы знаем, что апостолы тоже ловили рыбу, но они ловили ее сетями, а на уду ловит диавол. Нас это вводит в смущение".
В некоей епархии священник после долголетнего служения на приходе был переведен на другое место. Указ об этом ему вручал секретарь Владыки. Батюшка, который не чувствовал за собою никакой вины, потребовал объяснений. Секретарь указал на висящий портрет правящего архиерея и проговорил:
— Это вот чья воля.
Тогда священник указал ему на икону Спасителя и молвил:
— А вы бы вот Чью волю исполняли.
Один священник, некоторое время служивший в Архангельской епархии, сам рассказывал о себе такую историю. Как-то он пришел к своему епископу. Владыка принял его по-домашнему, сам угощал и, в частности, вынул из холодильника семгу и отрезал для гостя несколько кусочков. Батюшка съел это с аппетитом и сказал:
— Очень вкусно. Владыка, а нельзя мне еще немножко?..
Владыка отрезал ему еще.
Священник съел это и уже вовсе насытился. После того он сказал:
— Владыка, ведь вам еще семги принесут... Отдайте мне то, что у вас осталось...
Архиерей безропотно завернул в бумагу последнюю часть рыбины и подал батюшке с такими словами:
— Скромности в тебе мало...
Некий только что поставленный епископ был отправлен на послушание в Дамаск, как представитель Патриарха Московского при Антиохийском Первосвятителе. Не успел он там пробыть и нескольких месяцев, как на Ближнем Востоке разразилась очередная война. Владыка немедленно сел в самолет и прибыл в Москву. Когда же Патриарх выразил ему свое неудовольствие по случаю самовольного возвращения, епископ отвечал ему буквально следующими словами:
— Ваше Святейшество, ведь пуля — дура. Она не разбирает, кто араб, кто еврей, а кто — русский архиерей.
Алма-атинский Митрополит Иосиф (Чернов) как-то прогуливался возле своего дома. К нему подошла маленькая девочка и сказала:
— Дедушка, а я что знаю...
— Что же ты знаешь, детка?
— А человек произошел от обезьяны...
— Неужели?.. Ну, ладно... А как твою маму зовут?
— Наташа.
— Ну, хорошо. Кланяйся своей Наталье Обезьяновне...
— Моя мама — не обезьяновна!..
— Как же не обезьяновна? Если человек произошел от обезьяны, значит и она — обезьяновна.
— Нет, нет! Моя мама — не обезьяновна! Нет!
На том разговор и закончился.
Знаменитый Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) гулял по какому-то садику, где играли дети. Был он, разумеется, в рясе и клобуке. Владыку увидел милиционер и буквально набросился на него:
— Гражданин, почему вы тут гуляете в таком виде?.. Здесь же дети! Подумайте, какой вы им пример подаете?..
Владыка отвечал:
— А по-вашему так: если бы я нацепил кобуру с пистолетом, это было бы для них лучшим примером?..
Я когда-то заметил некую сообразность, некое соответствие между возглавителями советского государства и современными им первоиерархами Русской Православной Церкви. Патриарх Тихон был достойным партнером Ленина, Митрополит (Патриарх) Сергий — соответствовал Сталину, Патриарх брежневских времен — Пимен вполне может быть наименован "застойным"... Эта закономерность не распространяется лишь на Патриарха Алексия I, первосвятительство которого началось при Сталине, продолжалось при Хрущеве и окончилось уже при Брежневе. Дворянин хорошего рода, лицеист, он никогда не стремился к высшим должностям, но обстоятельства складывались таким образом, что он, сам не домогаясь этого, возвышался и возвышался... Когда он был избран на Первосвятительский престол, ему было уже 68 лет, и более молодые претенденты полагали, что Святейший не протянет особенно долго. Однако же Бог распорядился таким образом, что Патриарх Алексий дожил до 93 лет, а все его завистники умерли гораздо раньше.
Вот подлинный рассказ Патриарха Алексия.
— В сороковых годах был у меня в соборе ключарь — ужасный карьерист. А тут сразу же после окончания войны мы отправились с паломничеством в Святую Землю. Улетали мы на самолете... И вот я сижу возле иллюминатора и смотрю на провожающих... А среди них стоит этот ключарь, и вдруг я вижу, что он делает какие-то движения руками, что-то мне показывает... Как будто изображает геометрическую фигуру — ромб... Я ничего не понял, но на всякий случай жестом послал ему благословение... Когда же мы вернулись из паломничества, я вдруг вижу, что он служит с палицей... Я спрашиваю: "Кто же вас наградил?" А он говорит: "Вы сами, Ваше Святейшество". — "Как? — говорю. — Когда?" — "А помните, вы в самолете сидели, а я на аэродроме стоял и еще руками вам ромб изобразил... А вы меня из окошечка благословили..." А палица-то — ромбовидная...
Однажды к Патриарху Алексию обратились с просьбой удалить за штат московского священника.
— А почему его надо увольнять? — спросил Святейший.
— Он очень старый...
— А я? — спросил Патриарх.
На этом разговор был окончен.
Архиепископ Киприан в бытность свою управляющим делами Патриархии всякий раз сопровождал Святейшего Алексия, когда тот бывал зван на официальные кремлевские приемы. Там всегда происходило одно и то же: к Святейшему приближался Ворошилов и пел тропарь перенесению мощей Святителя Николая: "Приспе день светлого торжества, град Барский радуется..." (Тропарь он помнил с детства, ибо тогда пел в хоре Никольского храма.) Эта повторяющаяся сцена была тем забавнее, что оба они — и Патриарх и Ворошилов — были уже дряхлые и почти глухие...
Скончался Патриарх Алексий 17 апреля 1970 года, в ночь под Лазареву Субботу. Я хорошо запомнил рассказ о том, как прошли его последние минуты. Святейший укладывался спать и уже сидел на своей кровати. Перед ним стоял его секретарь Д.А.Остапов. Вдруг Патриарх снял с себя образок, который всегда носил на теле. (Эту иконку Д.А. когда-то привез ему в ссылку.) Сняв образок, он протянул его Остапову и сказал:
— Возьми...
— Как? — удивился тот. — Зачем?
— Он мне уже не нужен, — проговорил Патриарх. — Вот идут архимандриты меня встречать...
И тут он стал называть имена уже покойных священнослужителей.
Его уложили и тут же вызвали "скорую помощь".
Все это происходило в Переделкине, и машина из "кремлевской" кунцевской больницы примчалась через 11 минут... Однако врачам тут уже было делать нечего.
Про покойного Патриарха Пимена Владыка Киприан говорил:
— Он — церковник до мозга костей.
По этой причине Святейший в высокой степени обладал своеобразным сословным юмором.
В бытность его Митрополитом Крутицким служил он в одной московской церкви. Там был диакон, как видно, только что принявший сан и по этой причине чрезвычайно затягивающий службу. Когда же он вместе с народом запел Символ веры, Владыка Пимен без всякой улыбки спросил настоятеля храма:
— А у вас в Алтаре есть раскладушка?
— Нет, Владыка, — растерялся батюшка.
— Жаль... Я бы поспал, пока он поет "Верую"...
Как-то такое Митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен прибыл в московскую гостиницу "Украина". Швейцар помог иерарху снять зимнюю рясу и принял из его руки епископский посох. Но при этом то ли от почтительности, то ли по небрежности посох уронил, да так, что при падении от трости отлетел набалдашник. Швейцар в смущении поднял то и другое и сказал Митрополиту:
— Прости, батюшка... Клюшку твою сломал...
— Какую клюшку?! — взъярился архиерей. — Что я тебе — хоккеист?!
В день ангела Святейшего Патриарха Пимена пришли поздравить многочисленные клирики. Каждый из них преподносил имениннику просфору. Один из батюшек решил выделиться и подал Патриарху просфору размером с кастрюлю. Святейший принял ее, благоговейно приложился к изображению креста, а потом вернул поздравлявшему с такими словами:
— А теперь, батюшка, съешьте-ка ее!..
Один из клириков патриаршего собора был художником-любителем. По договоренности с настоятелем и старостой он написал над дверями, через которые ходил Патриарх, икону Святителя Московского Алексия, чьи мощи почивают в этом соборе. Когда икона была готова, ее решили продемонстрировать Святейшему. Когда он приблизился к дверям, ему указали наверх:
— Вот, Ваше Святейшество, написали нам икону Святителя Алексия...
Патриарх взглянул и проговорил:
— Кто же это такого деда Мороза нарисовал?..
А вот самый последний анекдот, связанный с именем Патриарха Пимена. (Это произошло недели за две до его кончины, в апреле 1990 года.) В Чистый переулок, в здание Патриархии, пришел деловитый мужчина и обратился к секретарше:
— Могу я видеть Всевышнего?
(Он, конечно, имел в виду "Святейшего", т.е. Патриарха. Секретарша, разумеется, это поняла и отвечала ему по существу дела, а потому диалог их с богословской точки зрения получился совершенно удивительный. Всевышним мы именуем Самого Бога.)
— Могу я видеть Всевышнего?
— Он плохо себя чувствует, — отвечала секретарша.
— А есть у него заместитель по хозяйственной части?
— Есть, — отвечала секретарша и указала посетителю путь в хозяйственное управление.
По сложившейся в храме на Ордынке традиции регент правого хора Н.В.Матвеев два раза в году устраивал себе нечто вроде бенефиса. 8 ноября его хор пел "литургию П.И.Чайковского", а в марте — "всенощную Рахманинова". Я вовсе не поклонник этой псевдодуховной музыки, да и Владыка Киприан был почти тех же мыслей. Но в семидесятые годы это были события, так сказать, в жизни "музыкальной Москвы". На Ордынку приходила "вся консерватория". Нашествиями этими простые наши прихожанки бывали чрезвычайно недовольны. Глядя на множество неверующих людей, старушки неприязненно говорили:
— Опять Рахман поет...
(Это — на всенощной Рахманинова.)
Так вот на этих самых богослужениях Владыка Киприан говорил особого рода проповеди, рассчитанные на гостей — московских интеллигентов, музыкантов и меломанов. А поскольку среди них, разумеется, преобладали лица определенной национальности, я как-то сказал Владыке:
— Знаете, к какому жанру принадлежат ваши проповеди в такие дни?
— К какому же? — спросил он.
— Это — особый жанр: "Рече архиерей ко пришедшим к нему иудеем..."
(Тут требуется пояснение. Очень многие евангельские тексты, которые читаются на богослужении, начинаются такими словами : "Рече Господь ко пришедшим к Нему иудеем...")
Владыка Иоанн болел тогда серьезно и очень долго. Он перенес четыре операции и четыре месяца пробыл в больнице. Впоследствии мне стали известны некоторые умилительные подробности. Когда Митрополита увезли в больницу и об этом было объявлено в соборе — плакали все: настоятель о. Борис Старк, и батюшки, и прихожане... Так со слезами и молились об его исцелении.
Несколько лет спустя я сказал Митрополиту:
— Владыка, а ведь вас тогда, в восьмидесятом году, отмолили.
— Я знаю, что отмолили, — отвечал он.
А потом улыбнулся и добавил:
— Только уж очень долго отмаливали.
В мае того же восьмидесятого года я сидел у уполномоченного совета по делам религии по Ярославской области. Он только что вручил мне так называемую справку о регистрации и теперь напутствовал, призывал неукоснительно соблюдать законодательство о культах. В это самое время дверь его кабинета распахнулась и на пороге возникла внушительная фигура Митрополита Иоанна. Мы с уполномоченным поднялись, я стал прощаться и, как помнится, произнес такую фразу:
— За мною идет Сильнейший меня... (Мк. 1, 7).
Митрополит улыбнулся и глазами дал мне понять, что слова мои оценил по достоинству.
В годы святительства Митрополита Иоанна в самом ярославском епархиальном управлении была какая-то располагающая атмосфера. Бывало, все двери — настежь... Вот появляется высокая фигура Владыки, он широко раскидывает руки, улыбается и раздельно произносит:
— До-ро-гой о-тец Ми-ха-ил...
Я помню, в те годы были и недовольные. Кое-кто жаждал большего порядка в епархиальных делах, кто-то тосковал по "твердой руке". А я тогда говорил этим людям:
— Подождите. Придет время, добром помянете и порядки эти, и самого Владыку Иоанна.
К Митрополиту можно было попасть в любой день и в любой час. Помню только один случай, когда двери его были закрыты — к нему рвалась группа разъяренных женщин с требованием вернуть в их храм только что переведенного от них батюшку. Секретарша объявила им, что Митрополит болен, а мне успела шепнуть, что меня он, конечно, примет.
Я нашел его на втором этаже епархиального дома, в просторной зале, которая служила и столовой и гостиной. Он меня благословил и, слегка смущаясь, промолвил:
— Я здесь скрываюсь от женщин.
Я сказал:
— Для монаха это — вполне достойное делание.
В ответ он разразился своим громким смехом, с раздельными "ха-ха-ха-ха"...
Вспоминаются мне ежегодные обеды на день Ангела Владыки. Нельзя сказать, чтобы столы у него были изысканны, но зато атмосфера царила самая непринужденная. Непременно приглашались соборные певчие, которые к концу застолья пели уже не столько духовные гимны, сколько любимые Митрополитом романсы.
И еще одна непременная деталь. Секретарь Владыки покойный отец Г.К., который несколько лет служил в Грузии, всякий раз пел по-грузински "многая лета".
Как-то я заметил вслух:
— Это мы слышим по-грузински. "Многая лета" — на славянском языке. А кто знает, как будет "многая лета" на русском?
И, помолчав, я добавил:
— По-русски "многая лета" звучит так: прокурор добавит.
Соседи мои засмеялись, а один батюшка предложил:
— А вы так и спойте: "прокурор добавит, прокурор добавит, прокурор добавит..."
— Достаточно того, что я это произнес, — отвечал я ему.
Всякий год на второй день Рождества Христова Владыка Иоанн устраивал у себя елки для детей своих сотрудников и сослужителей. Читались стихи, пелись песни, выступали все — от четырехлетних детей до маститых священнослужителей. И решительно все получали подарки. Первая такая елка состоялась в 1968 году, а последняя в 1985-м. И вот что любопытно, некоторые постоянные гости, которые на первые елки приходили еще детьми, в восьмидесятых годах приводили туда собственных своих чад.
В гостиной у Митрополита стоял большой круглый стол, на котором располагалась изумительная коллекция минералов, камни там были поразительно красивые. (Владыка много лет занимался петрографией.) Именно эта коллекция послужила причиной нашего с ним примечательного разговора.
Мне стало известно, что Митрополит благословил соборным певчим во время исполнения псалма "На реках вавилонских..." исключить последний, 9-й стих — "Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!"
Я как-то говорю ему:
— Владыка, вы исключили последние слова из псалма "На реках вавилонских"?
— Да, у меня их не поют. Мне это представляется проявлением расизма со стороны еврейского народа.
— Нет, Владыка, — говорю я, — тут дело совсем в другом. Вы жалеете не вавилонских младенцев, вам жалко камни, о которые их разбивают. У вас такая прекрасная коллекция, такие красивые минералы, и вдруг о них бьют каких-то младенцев...
Тут Митрополит мой стал смеяться, и смеялся он очень долго. Наконец, успокоившись, он спросил меня:
— А вы у себя эти слова не исключили?
— Нет, Владыка.
— Так... Ну, а если я вам это благословлю, вы их исключите?
И тут я смутился. С одной стороны, я псалом этот воспринимаю не буквально, а так, как учит Церковь — символически. (Мы должны разбить свои грехи о "камень" веры.) А с другой стороны, Митрополит был правящим архиереем, и проявить непослушание мне не хотелось. Колебания мои длились несколько секунд, после чего я ему сказал:
— Если вы мне благословите, я эти слова исключу... Но, Владыка, у меня псаломщица восьмидесяти с лишком лет, и она не исключит эти слова, даже если ей благословит это сам Святейший Патриарх со всем своим Синодом.
— Да, — отвечал Митрополит, — я это понимаю.
Владыка Иоанн не только был лоялен по отношению к советской власти, у него, как почти у всех интеллигентов его поколения, было некое романтическое отношение к самой революции. Как-то в разговоре со мною он с восхищением отозвался о поэме А.Блока "Двенадцать" и, в частности, высоко оценил самый факт появления Господа Иисуса в финале. На это я ему пересказал мнение отца Павла Флоренского, который в свое время замечательно разобрал поэму, определил ее жанр — "бесовидение в метель" и возвел генеалогию вещи к стихотворению Пушкина "Мчатся тучи, вьются тучи..." От себя же я добавил следующее:
— Всякое выведение Господа Иисуса Христа в изящной словесности суть явление антихриста. Сам Господь предупредил нас: "Итак, если скажут вам: "вот Он в пустыне" — не выходите; "вот Он в потаенных комнатах" — не верьте. Ибо как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого" (Мтф. 24, 26-27). Так что если вам скажут — "в белом венчике из роз" — не верьте. Это — антихрист.
Выслушав меня, Владыка простодушно заметил:
— Это вы меня озадачили.
По природе и по воспитанию своему Митрополит был настолько деликатен, что практически не мог никому сделать резкого замечания. Я вспоминаю, как явился по какому-то делу в собор. Шла Божественная литургия. Владыка не служил, а сидел в своем кресле справа от Престола. В то время, как диакон на амвоне читал Апостола, я и мой друг отец И.М. перекинулись несколькими словами. Услышав наши голоса, Владыка Иоанн произнес:
— Это не комильфо, чтобы батюшки в Алтаре разговаривали во время чтения Священного Писания.
Вот еще пример его добродушия. Ему доложили, что некий молодой священник, человек со странностями, не имеющий почти никаких наград, на своем приходе служит в митре. (Вообще-то говоря, это — серьезный проступок, и тот батюшка при преемнике Митрополита был за него наказан.)
Реакция же нашего старца была в своем роде замечательная.
— А какая у него митра? — спросил Митрополит. — С крестом наверху? Или с иконкой?
(Надо тут пояснить, что в то время в митре с крестом служил только Патриарх и митрополиты, а все прочие, в том числе и архиереи, в митрах с иконками.)
Владыке Иоанну отвечают:
— У него митра с иконкой.
— Ну, раз с иконкой, пусть себе служит...
Такова была устная резолюция.
Владыка Иоанн рассказывал о таком забавном происшествии, которое случилось с ним в бытность его Митрополитом Нью-Йоркским и Алеутским. Он шел по какой-то улице в Нью-Йорке. К нему подошел негр и сказал:
— Равви, я тоже верю в еврейского Бога. Мне очень хочется выпить. Дай мне, пожалуйста, четверть доллара.
(Тут надо напомнить, что по происхождению своему Владыка был из немцев, и семитского в его внешности не было решительно ничего.)
Просьба чернокожего рассмешила Митрополита, и он дал попрошайке пятьдесят центов.
Негр взглянул на монету и произнес:
— Равви, я у тебя просил четверть доллара, а ты мне дал пятьдесят центов... Может быть, ты тоже хочешь со мною выпить?
Мне вспоминаются рассказы Владыки Иоанна об уполномоченном совета по делам религии А.И.Степанове, который состоял на этой должности в Ташкенте в послевоенные годы. Епископом там был духовный отец нашего Владыки — будущий Митрополит Гурий (Егоров), а тогдашний отец Иоанн был его секретарем. Разумеется, исполняя подобное послушание, отец Иоанн вынужден был часто общаться с уполномоченным. У того была любопытная биография. Будучи офицером царской армии, он женился на кухарке, за что был подвергнут остракизму со стороны прочих офицеров своего полка, и в результате стал большевиком. Владыка Иоанн рассказывал, что у него были весьма явные симпатии к Церкви.
В те годы в Ташкенте некий благочестивый человек добивался открытия православного храма. И, в конце концов, он этого добился не без содействия уполномоченного. (Храм этот существует и по сию пору.) Однако же в то время средств на строительство полноценного церковного здания не было. По этой причине соорудили нечто вроде дворика под навесом, а алтарная часть была сделана на манер сцены и находилась под крышей. Учитывая теплый ташкентский климат, это было на первых порах вполне пригодное место для совершения богослужений. Затем стал вопрос о регистрации нового храма. И тут уполномоченный стал перед задачей, как его официально наименовать. Церковь? Это — не церковь. Молитвенный дом? Это даже еще и не дом... В конце концов, выход был найден, и новый приход был зарегистрирован в качестве "молитвенного павильона"... Богослужения начались, и через некоторое время у прихода оказалось достаточно средств, чтобы построить подобающее здание.
Как-то сидели мы в кабинете у Митрополита — он сам, его секретарь и я. Я рассказал им историю о том, как на обновленческом приходе "супруга" "архиерея" заявила: "Я — владычица" (смотри главу "Тихоновцы" и "обнагленцы"). Посмеялись. После этого секретарь Владыки выразил мнение, что давно пора ввести в Православной Церкви женатый епископат. Митрополит сказал:
— Этого нельзя допустить ни в коем случае. Именно по причине подобных "владычиц".
Действительно, представить себе, что в каждом архиерейском доме помимо самого владыки обитает и его законная "владычица" — жутковато...
Я бы вообще сказал про Митрополита Иоанна, что он был вовсе не столь наивен, сколь прост. Помнится, в нашем разговоре он сказал о ком-то:
— Хороший священник.
Потом подумал и добавил:
— В наше время нормальный — значит хороший.
Мой приятель отец А.К. — целибат. В свое время перед рукоположением он был пономарем в Ярославском соборе. Когда настало время принимать сан, он выразил желание остаться безбрачным. После этого Владыка Иоанн подверг его своеобразному испытанию. Он взял его с собою на один из приходов. А у тамошнего настоятеля были в то время три взрослые еще незамужние дочери весьма привлекательной наружности. После богослужения, как водится, состоялся обед. При этом Митрополит распорядился таким образом, чтобы приятель мой был посажен за столом против дочерей хозяина. Затем в продолжение трапезы Владыка на него посматривал, следил за тем, как тот реагирует на своих визави... А.К. испытание выдержал и вскоре принял священный сан без брака.
Помнится, были мы у него с одним батюшкой. Разговор зашел о наградах. Владыка говорит:
— А у вас, отец П., какая последняя награда?
Тот отвечает:
— Вы, Владыка, наградили меня набедренником.
— Ну, слава Тебе, Господи, — сказал Митрополит, — есть хоть чем наготу прикрыть...
Как-то я зашел в епархию случайно и был в гражданской одежде. Видеть Митрополита я не рассчитывал, но он сам вышел мне навстречу. Принимая от него благословение, я проговорил:
— Простите, Владыка, — "хитон не брачен".
На это он, не задумываясь, ответил словами тропаря из последования к Святому Причащению:
— Связан извержен будешь от ангелов.
Его бескорыстие и истинно евангельское отсутствие попечительности о завтрашнем дне в особенности проявилось в первые же дни после того, как Владыку Иоанна "вытолкнули на покой". Совершилось это как гром среди ясного неба. Формулировака синодального решения была оскорбительной — "по причине болезненного состояния". (Я слышал, будто это был прямой приказ впоследствии прославившегося своим либерализмом и фрондерством председателя совета по делам религий К.М.Харчева.) И тут выяснилось, что Митрополиту некуда выехать из епархиального дома — у него была лишь крошечная без всяких удобств квартирка в Переяславле, оставшаяся в наследство от сестры. В Синоде, естественно, никто и предположить ничего подобного не мог. Восемнадцать лет на ярославской кафедре и за такой срок, по лесковскому выражению, "не купил себе хибару и не возрастил тыкву"...
Местные власти, которые питали к Митрополиту неподдельное уважение — за его ученость, знание языков и иностранные связи, решили предоставить ему трехкомнатную квартиру в новом кирпичном доме. Но дом этот был не готов, и Владыке еще не один месяц пришлось прожить в бывшем своем кабинетике по соседству с крестовой церковью.
Епархиальное управление на этот срок обратилось в род коммунальной квартиры, на втором этаже жил новый правящий — архиепископ Платон, а внизу в двух комнатенках ютился наш добрейший Владыка. Как-то я зашел к нему туда и говорю:
— Теперь Ярославль по своему значению почти достиг уровня "православного Парижа".
Он спрашивает:
— Что вы имеете в виду?
— Как же, — говорю, — у нас теперь есть "двухсвятительское подворье". (Тут надо пояснить, что в Париже есть весьма знаменитое с двадцатых годов "Трехсвятительское подворье".)
Михаил Ардов. "МЕЛОЧИ АРХИ... ПРОТО... И ПРОСТО ИЕРЕЙСКОЙ ЖИЗНИ